Каждую зиму я отправляюсь на Ладогу за рыбацким счастьем. Возвратясь домой, взахлёб хвастаюсь скромными трофеями. Подруга моя всё слушала, слушала о рыбацких подвигах, да и собралась со мной на зимнюю рыбалку в глухую деревеньку, что уютно примостилась по берегам залива, прозванного Заячьим за длинноухие береговые узоры. Старинное селение укрылось в глуши за еловыми ратями — от стука паровозных колёс, загазованных городов и урчащих машин. В Карелии сохранились последние в Eвропе реликтовые леса и спрятанные в глуши деревеньки.

Жизнь людей здесь полна трудностей. Густые леса и озёра дают человеку пищу. Но добывать зверя и рыбу в неспокойном озере непросто. Разумная молодёжь кинулась в города на учёбу да за благами цивилизации, а возрастные сельчане живут трудом праведным, возделывают землю в мягких низинах, растят небогатые урожаи овощей, разводят скот.

Коротко северное лето, долго не задерживается. До самых холодов люди выбираются за грибами, на моховые болота за клюквой, морошкой, шикшей. Охотники промышляют уток, рябчиков, белку, зайца, смельчаки идут в дальние леса бить кабана, лося. И волка, когда особенно мешает. А потом долгая зима, когда хозяйничает холод, ветродуй леденящий да вьюга снежная. Кажется — Карелия на вечном сквозняке стоит, полярные ветра арктической стужей дышат.

Когда-то в этих местах был совхоз, работы хватало всем — и старым, и малым. Зеленели поля, засеянные овсом, ячменём, люцерной; паслось большое стадо коров; луговые травы — полевая ромашка, зверобой, чабрец, мать-и-мачеха, иван-чай — хорошие корма скоту. Теперь совхоза нет, скот-птицу продали, молодёжи тоже нет.

Молодёжь с детишками выбирается в родные края летом да по большим праздникам, приезжают на приволье отдохнуть от цивилизации, освежиться морозным духом с ароматами хвои да причаститься студёной ключевой водицей. Вот и теперь съехались родственники с детьми, гости — встретить Новый год, Рождество Христово, а с ними святки да колядки.

Озёрный край встретил нас неприветливо. Новорождённый год, украшенный ёлочными гирляндами, заступает на вахту, а стойких морозов ещё не бывало. Ладога шуршит шугой, рыхлые льдины неприкаянно болтаются на воде. А тут ещё и оттепель навалилась. Потемневшая вода подёрнулась было наледью, но сердитый циклон нахмурился и наслал косматую бурю, взъерошил гладь и разметал зазимки. Ветер взвыл, хляби небесные прохудились, и обнажённая земля захлебнулась в потоках дождя. Снег раскис и чавкал под ногами. Такого озорства погоды под Новый год я ещё не видывал. О рыбалке и речи нет. Но в сочельник ураган выдохся. (Сочельник от слова сочень — лепёшки, их выпекают на Рождество Христово). Студёный ветер освободил лазурный свод из плена свинцовых облаков. В ночь на Рождество, будто подарок свыше, ударил долгожданный мороз, посыпал снег искристый. Колотые льдины, в беспорядке прибитые к берегу, закоченели и застыли скособоченным громадьём, выпятив острые бока.

Ладога — явление музыкальное, круглый год она поёт, ревёт, грозно вскипает непокорной волной и нежно воркует в тихую погоду. Но становление льда — событие особое, фантастическое, можно сказать, магическое, чудодейственное, ни с чем несравнимое. Прислушайтесь, всё вокруг заполняется таинственными звуками — треском, скрежетом, визгом, канонадой грохочет крепнущая и лопающаяся ледовая броня. И чудится, будто сам Дед Мороз ударами посоха проверяет на прочность своё творенье, а водяной глухо ухает, противясь леденящему холоду, и будто пронзительный рык разъярённого зверя раскатистым эхом несётся из глубин и отзывается в прибрежном лесу, будто ружейными выстрелами палят стволы промерзающих деревьев. Вторя уханью водяного, из-за согбенного холма доносится тоскливая волчья песня — жуткий вой, пробирающий до глубины души. Загонят сегодня матёрые лося, не уйти сохатому по насту — не убежать по скользкой наледи от дружной стаи.

На небо выкатился молодой месяц, остроконечным рогаликом за макушки елей цепляется, лукаво подмигивает, заснеженные сопки в серебре купает, бриллиантами рассыпается. Вдруг полыхнуло северное сияние, несказанным светом обожгло угрюмые утёсы и седые хребты — красные, зелёные арабески взметнулись над притихшей тайгой. Ах, какое чудо чудное, диво дивное воссияло над Ладогой! Рождественская ночь величавым взором звёздным в озябшую землю вглядывается.

А у людей нынче праздник. От Рождества Христова (7 января) и до Крещения (19 января), согласно древнеславянскому календарю, две недели зимних праздников, шествуют Святки да развесёлые колядки, когда и покуролесить не грех.

На другой день после службы в местной церквушке по случаю Рождества началось святочное веселье. В чуланах и сундуках отыскались запылённые тулупы, а в бане мочалки — козлиные бороды. Из картона вырезаются коровьи, свинячьи «физиономии». По деревушке снуют ряженые существа, отдалённо напоминающие зоопарк. Озорники облачаются в вывернутые наизнанку тулупы и карабкаются на крутосклон. С горящими факелами и с приговором: «Эх, нарядилась коляда накануне Рождества», катятся на санках под гору, нарочно кувыркаются и кубарем летят в снежные надувы. Другие с факелом отправляются к воде, с приветом к водяному, уснувшему в заиленном омутке. Ребятишки всех пугают, разыгрывают — разрушат поленницу дров и свалят вину на нечистую силу. Удалые молодцы запрягли в сани кобылу Люську и под звон бубенцов помчались по припорошенному первопутку. Женщины, притопывая валенками по скрипучему снежку, хороводят возле ёлки и желают всем достатка, да чтоб ласточка весной свила гнездо под крышей дома — по старому поверью ласточки приносят благополучие. Разожгли костёр и символично сожгли старую одежду, питая надежду на новые наряды.

Проголодавшись на морозе, гурьбой ввалились в жарко натопленную избу с прибауткой: «Пришли колядки -блины да оладки». Вспоминаются старинные припевки:

«Застилай столы тесовые,

Застилай столы, клади пироги.

Придут к тебе гости любые,

сам Господь с неба,

Господь с неба,

да с тремя ангелами».

На столах румянятся рыбные пироги, картофельные калитки, каша из печи — кутья сочельницкая, да сухие печенюшки — «рогатые козульки», изображающие домашних и диких животных.

Пьяненький мужичок по старому обычаю постучал ложкой в окно: «Эй, мороз, иди кашуесть!». Махнул рюмашку «беленькой», закусил «козулькой» и, довольно прищурившись, добавил: «Мороз каши поел и поласковел». Припомнились песни застольные, сны вещие, девичество давнишнее да сватовство, гадание святочное. Одна рассказывает — в ожидании жениха ходила за деревню на перекрёсток дорог: где собака залает, оттуда и жених придёт. Правда, жених пришёл с другой стороны. Другая, говорит, сковородник под подушку клала — чтоб жениха блинами приваживать. Третья в пустой бане со свечой в зеркале отражение суженого искала. Кто-то сапожок за калитку кидал — в какую сторону упадёт носом, оттуда и жених. В старину накануне сватовства петуха в дом заносили и смотрели, что он клюнет: крупу — к богатству, хлеб — к урожаю, ножницы — суженый будет портной, уголь — к вечному девичеству, монетки — к деньгам, зеркало -муж будет щёголем, а воду пить будет — быть мужу пьянице.

Долгая зимняя ночь, разговоры, шутки, прибаутки да ласковое тепло из печи убаюкали всю честную компанию.

А потом самые озорные колядовали — ряжеными ходили по домам, собирали пироги да лепёшки. Кто даст — тех прославляли, а кто поскупится — тем пригрозят:

«Кто не даст лепёшки,

завалим окошки,

Кто не даст пирога,

сведём корову за рога,

Кто не даст хлеба, уведём деда,

Кто не даст ветчины,

тем расколем чугуны!»

Но в этом селении жадных нет. Все эти забавные чудачества по своей сути — священнодействие, а его таинственный смысл раскроется, когда окунёшься в седую старину и поймёшь жизнь наших предков. Удалённые и уединённые северо-западные земли оказались труднодоступны для христианских миссионеров, оттого здесь дольше обычного сохранялись языческие верования. Люди жили во власти природы, зависели от охоты и рыболовства. Угрюмая задумчивость таёжной глуши, журчание укромных лесных речушек, рокот прибоя, властный свист полярных ветров, грозные снежные бури вызывали преклонение перед силами природы, их обожествляли. Тайга без конца и края и лесные ламбушки в сознании людей считались пристанищем таинственных духов, русалий, богов белых и чёрных — от них зависела жизнь человеческая. Стоит добытчик перед охотой или ловом, молится, кланяется, с духами озера и леса разговаривает. В сей миг он сливается с бесконечно разумным миром, становится его живой частичкой. Пращуры верили, что духи природы — хранители древней мудрости, идут от самого сотворения мира, все они — звенья одной цепи, связывающие человека, небо, воздух, огонь, воду, землю в единую мыслящую сущность. С наступлением святок с небес в наш мир нисходят белые боги, а проводником служит добрый бог Коляда (отсюда колядки). От того, как встретишь богов, зависел ход жизни на весь следующий год. Их надо приветить, задобрить, попросить поддержки. Так колядки из старинного народного поверья со временем стали весёлым праздником — игровым представлением о победе добра над злом.

Святочное утро встретило нас сочной брусничной зарёй и смачным хрустом упругого наста. Чудодей мороз размалевал окна затейливыми узорами и щедро украсил ветви кружевами инея. Ручеёк, ещё недавно струившийся из гранитной расщелины, заколдованно обмер, свесился с утёса кристальными сосульками и до весны сковал озябшие мхи. Рыбачья лодка, с которой давеча деревенские мужики ставили сети, сиротливо пригорюнилась под нависшей сосной и обречёно отдала обшарпанные борта ледовому гнёту. Ватага смельчаков уже обновила первый ледок, говорят, удачно. На блесну хорошо идёт окунь, на мормышки — плотва и подлещик, на жерлицы — щучка.

Рыбаки в честь праздника пригласили на лов своих жён. Одна супружеская пара отправилась к укромной заводи, где бьют коварные ключи. Увы, хрупкая наледь надломилась, и тучная дама провалилась. Благо — не глубоко, пуховая куртка стала спасательным жилетом. Неунывающий супруг успокаивал: «Не торопись, посиди до весны, глядишь, скоро лёд распалится!». Однако быстренько срубил разлапистую ёлочку, бросил на лёд, ползком добрался до полыньи и вытащил супругу на еловый настил. По-пластунски супружеская чета выбиралась на берег. И смех, и грех! Рождественское омовение не отразилось на здоровье закалённой северянки, через пару дней она упоённо колдовала над лункой. Настойчивая дама обловила плёсик, подсаживая на блесну рыбий глаз, и озеро подарило ей с десяток краснопёрых красавцев окуней. Вот уха-то будет знатная!

Днями позже ледовые закраины заматерели, и мы расположились над илистой отмелью, плавно убегающей в суводь. Я усадил подругу возле лунки, показал зимнюю удочку, рассказал — кивок дрогнул, тяни. Мормышку «красный муравей» наживил «бутербродом» из опарыша и мотыля. Думаю, пусть потешится. Сам пристроился рядышком. Смотрю, у неё пару раз дёрнуло, но подсекает, конечно, невпопад. Вдруг радостный крик огласил окрестности: «Eсть!». И вправду, тянет плотвицу, перепутав при этом снасти. Потом опять счастливый возглас. Я в два прыжка подскочил и помог вывести резвого сорванца — окушка. Новоиспечённая рыбачка надёргала рыбёшек, застывших на морозе в причудливых позах «А-ля, Пикассо». Не зря говорят — новичкам везёт. Опытные искатели рыбацкого счастья стали сверлить лунки поближе к удачливой рыбачке. Руки у неё замёрзли, нос морозом прихватило, а возвращаться в натопленную избу не хочет. Сама меняет наживку и с азартом выводит рыбёшек.

Тем временем и мужикам подфартило, они энергично выхватывают увесистых «лаптей». А уж если берёт крошечный ёршик, рыбаки подтрунивают:

«Как бы леску не порвал. Гляди, слабину не давай. Сейчас за багориком сбегаю!». От азарта и мороза мужики раззадорились. Всему придаётся смешинка: «На-ко, чайку горяченького из термоса», — говорит один. Другой, шумно прихлёбывая чай с черничным листом, со знанием дела сообщает: «Чай не водка, много не выпьешь».

Кряжистый старичок-рыбачёк в заскорузлой ушанке положил удочку на лёд и греет руки под полой тулупа. Вдруг удильник скользнул по наледи и нырнул в пучину вод. Недотёпа охает, подпрыгивает, а руки-то застряли в тулупе, так и уплыла снасть. Ко всеобщему изумлению, в соседней лунке показалась рукоятка удочки. Мужики со смеху чуть с ящиков не попадали:

«Гляди, утопленница твоя всплыла, хватай скорей!». Дедок зайцем порскнул к лунке, вцепился в найдёныша и ощутил на леске тяжесть. Оказалось — крупный подлещик утащил снасть, засёкся и теперь воришка грузно ходит на привязи — «Молодец, дед! Eщё разок утопи, может, опять крупняк возьмёшь!».

К компании удильщиков примкнул отставной майор-пограничник с перевязанной бинтами рукой. Надумал он помыться в баньке в ночь на Рождество, за что и был наказан — упал, руку сломал. Доктор наложил гипс, рекомендовал покой. Как же! Боевой пенсионер не мыслит себя без рыбалки, да ещё в открытие сезона. Обмотав тёплым шарфом раненую руку, он победоносно ступил на ледовую тропу. Работать буром он не мог, и внимательные соседи насверлили ему лунки, а кто-то уступил свою: лови, мол, на здоровье. Довольный отставник выудил резвую плотицу, потом подлещика. Одной рукой выводить не сподручно, так он приспособился наматывать леску на загипсованную руку. Да, рыбалка — поистине целебная процедура, заживляющая любые раны и душевные невзгоды. Поддержать счастливого рыболова прибежал его пёс Жук, прозванный так за «жуковый» — чёрный окрас. Пёс уселся рядышком и внимательно наблюдал за лункой. Довольно виляя хвостом, он подбадривал хозяина, тычась мокрым носом в овчинный тулуп.

У меня на крючке бойко вьётся глазастый щурёнок. Отпускаем «карандашика» с наказом — иди, малыш, домой и без родителей не возвращайся, намекая на его крупных родичей.

Рыбалка приятно всех порадовала. Искупавшаяся дама поймала озёрную форель, «раненый» майор благополучно вывел леща. А подругу мою рыбаки приглашают порыбачить — как талисман удачи — на неё рыба хорошо идёт!

***
фото: