Погожим вечерком, в пору тёплых летних ночей, я выбрался в залив Мариалахти, что в Ладожском озере, в самом большом в Eвропе озере с тысячами больших и малых островов. За мной увязался приятель, мой студенческий однокашник, малоискушённый в рыбацком деле. Напросился порыбачить да покататься по величественному и на удивление спокойному озеру.

Моторную лодку брать не стали, хватит и резиновой надувашки; проплыли вереницу островков, обрывистых утёсов и бараньих лбов, нависших тяжестью над водой. Приглянулся небольшой островок, поросший молодым кипреем на выгоревшей от пожара скале. Выбрали пологую отмель, плавно убегающую в тихую суводь. Солнце ещё не садилось, и благодать небесная располагала к удачному клёву. В укромной заводи, густо поросшей сочной осокой, гуляли щучки — гоняли перволеток, и те серебристыми искорками разлетались врассыпную.

Закатное солнце румяным колобком покатилось за соседнюю сопку, клёв прекратился. Заря замысловатым рубиновым закатом залила и небо, и лес, и воду. Клубы пышных облаков превратились в громады розовых дворцов с персиковыми садами, в рыцарские замки и белокаменные храмы. Багровые холмы плавно спускались в фиолетовые долины. Меж горных вершин неспешно проплывали пурпурно-красные корабли с алыми парусами. Яхонтовыми всполохами отсвечивала вода. Казалось, небесная страна Шамбала нависла над землёй во всей своей мистической красе. Вдали на краешке неба где-то над моим домом ещё виднелся островок голубого неба с белоснежными, легкомысленно-кучерявыми облаками из той земной жизни, из которой мы выплыли пару часов назад. Но и это окошко зашторилось сизоватой дымкой. Могучие ели, изящные рябинки и сосны зарделись и притихли в удивлении, настороженно замерли тростники. Очарованный небывалым зрелищем приятель мой восторженно воскликнул:

«Вот теперь я знаю, что такое рай! Это же райская обитель!». На что я тихо заметил: «Похоже, скоро будет ад».

И в самом деле: ад был на подходе. Надвигалась буря.

Частые штормы, ураганные ветры и высокая волна, распятая на камне — явление нередкое на обширной Ладоге.

Быстро наступающая на облачные храмы мгла вмиг проглотила райскую обитель. Будто сошедшие с картины Николая Рериха «Небеса асуров» гиганты-демоны сразились в извечной борьбе с бессмертными небожителями.

И мы стали свидетелями грозной баталии. Под громовыми раскатами сотрясались купола воздушных храмов. Рубиновые, сизые, оранжевые всполохи густо сплелись в круговерти и превратились в косматые тучи. Тучи, извиваясь щупальцами медузы Горгоны, закружились в дикой пляске. На подмогу пришёл трёхглавый дракон, изрыгающий потоки огня. Холодный блеск молний рассекал небеса разящим мечом опьянённых битвой воительниц Валькирий. Яркие зарницы подожгли небесный купол, высветив его лиловый лик. От райских видений не осталось и следа, белая ночь сменилась чёрной.

В тот же миг послышался грозный вой и протяжный гул — это бушевал шторм. Озеро недовольно насупилось, зашипело и грозно покатило всклокоченную волну на гранитные берега. Не зря старожилы рассказывают жуткие истории о коварстве Ладоги. Северный ветер завыл, неприкаянно маясь меж островов, завертел в полёте зазевавшуюся чайку, и добрался до нас. Миллионы тонн воды пришли в движение. Вспенённые валы вздыбились и обрушились на притихшие скалы, накрыли собою наш островок и слизали рыбацкие снасти. Мощный прибой разбудил могучие скалы, те загудели тревожно, протяжно и грозно. Застонали деревья треснувшими стволами, сражённые разбушевавшейся стихией. Резиновая лодка всколыхнулась и хлопнулась на камни, чудом уцелела. Стало нестерпимо холодно. Наш островок захлестнула всклокоченная волна. Оставаться опасно, но возвращаться по бушующему озеру ещё опаснее. Напуганный приятель мой советовал дождаться утра, но развести костёр не удалось — яростные порывы пронзительного ветра не давали разгореться огню, а без костра здесь делать нечего.

Запрыгнув в лодку, в кромешной темноте, мы отправились по кипящему озеру в рискованное путешествие, исход которого нельзя предугадать. От грозной волны нас отделяли низкие резиновые борта. Два человека в маленькой лодочке, погружая крошечные пластиковые вёсла в тяжёлую воду, вступили в неравный бой с необузданной стихией. Маневрируя меж пенных гребней и подстраиваясь носом к волне, наш надувной кораблик неуклюже прятал свои незащищённые бока. Но лучше плескаться на волнах, чем распороть борта о гранитные берега. Приятель мой изрядно погрустнел. Восторг от созерцания райской обители сменился тревогой. Нас несло в открытую Ладогу, откуда «летучими голландцами», перепрыгивая с волны на волну, мчались рыбацкие катера, слава богу, не потопившие наше утлое судёнышко.

Но вот лодку прибило к самому опасному месту, где прибойная волна захлёбывается в обратном откате, поймать рваную волну невозможно. Хрупкое весло неожиданно лопнуло, бороться со стихией одним веслом бессмысленно. «Надувашка» беспомощно завертелась в водовороте, накренилась и обречённо понеслась на камни.

Надежда на свои силы иссякла, мы молили Всевышнего о спасении. И спасение пришло! Брошенные на произвол судьбы пленники водной стихии могли рассчитывать только на чудо. И чудо случилось! Вдруг волна неведомой силы высоко подняла лодку и, словно щепку, вышвырнула из кипящего котла за скалистый утёс. Изрядно потрёпанный резиновый кораблик чудесным образом вырвался из плена бушующих волн и укрылся за спасительным мысом. А здесь, как говорится, и тишь, и гладь, и божья благодать. Это бараний лоб, грозно нависший над водой, надёжно защитил укромную загубинку. А за каменной стеной всё также неистово клокотал шторм, казалось, морское чудовище Левиафан неутолимый в гневе, хватает мощными щупальцами беззащитных грешников, желая непременно их утопить. До самого утра бушевали яростные волны, бессильно разбиваясь об остов скалистого колосса. Мы выбрались на берег и переждали ночь. Здорово продрогнув в мокрой одежде, обессиленные, мы укрылись резиновой лодкой и ждали рассвета.

К утру ураган выдохся, шторм угомонился, озеро присмирело, и небо высветилось лучезарным ликом. Стало тепло и радостно. И снова животворящее светило, победившее злую стихию, засияло чистотой и благодатью. На попутном ветерке, миновав болтанку, мы выплыли в лабиринты скалистых шхер.

Невольные пленники водной стихии, унесённые северным ветром, блаженствовали, подходя к родным берегам. Встревоженные родственники всю ночь ожидали на берегу, бросились с расспросами: всё ли в порядке? Всё было в порядке, кроме утерянных снастей, и ещё одного, самого главного, впервые в жизни пришло осознание — как тонка невидимая грань между жизнью и смертью. И эта хрупкая паутинка — жизнь, едва не оборвалась. С трудом поверив своему спасению, горе-рыбаки «ватными ногами» ступили на земную твердь и устало побрели домой. Теплом повеяло от земли и от родного дома. Говорить не хотелось, а только помолчать и помолиться за друга, за себя, и спасителя — Небесного Отца.

А через пару дней я услышал воспоминания моего соседа — старого рыбака, служившего когда-то на борту рыболовецкого бота, попавшего в стихию необузданной Ладоги. Как оказалось, радио передавало штормовое предупреждение, но наши герои не хотели верить — кругом штиль, ничто не предвещало беды. Но с первыми штормовыми волнами капитан приказал бросить невыбранные сети, круто развернул судно и взял курс на ближайшую гавань. Вместо часа хода коварное озеро болтало корабль все шесть. Порывистый ветер сорвал рубку и капитанский мостик. Рулевой под открытым небом держал штурвал и уводил судно в безопасное место. Перепуганная повариха крепко вцепилась в рулевого, чтобы не смыло за борт. Видавшие виды рыбаки ещё долго вспоминали этот трудный поход.

Мой приятель теперь при встрече робеет, конфузится и не просит прокатить «в райскую обитель». Не зря старожилы говорят: «Собрался в Ладожье, бери дружка отважнее».

А меня ещё не раз носило по крутым волнам могучей Ладоги. И всякий раз, вернувшись из передряги, я проклинал холодные ветра и необузданные шторма, что яростно трепали лодку, и хлёсткие потоки вод небесных, и белую крупу, побившую зелёную поросль. Но, отогревшись возле жарко натопленной печи, отпившись терпким чайком с брусничным вареньем, смыв в деревенской баньке берёзовым веничком усталость и хворобушку, да отлежав бока на душистом сене, вновь чувствуешь щемящую тоску по вспенённому озеру, что катит непокорную волну и бросает её на неприступный утёс. Руки сами тянутся к лескам, крючкам и удочкам, к фотоаппарату и к тетрадке с записями, а взор всё чаще устремляется за подёрнутый туманной дымкой горизонт. И однажды на рассвете, когда засияют посветлевшие небеса, необъяснимый трепет, душевный порыв, словно стремительный полёт быстрокрылого сокола, подхватывает «очарованного странника» и уносит в ладожские дали, на заповедные острова, в непролазные еловые крепи и тихоструйные лесные речушки. И зовёт к себе потаённый залив, скрытый тростниковой стеной, где в малиновой влаге лениво плавятся златобокие лещи.

И никакому буйству стихий не оторвать от вскружившей голову чаровницы-природы, от неспокойного озера, игривого зоревого лучика солнца, дурманящего аромата лесных цветов и трав, чутко дрогнувшего поплавка и робкой поклёвки, от которой зальётся радостью рыбацкое сердце. И никаким полярным ветрам, ураганам и штормам не разорвать прочную нить, связующую в единое целое человека и первозданную природу.

***
фото: