Городок Сердоболь (ныне Сортавала) в разные времена посещали знаменитейшие люди России и Eвропы. В 18-м веке в Сердоболе был русский академик Николай Озерецковский, а в 19-м — французский писатель Александр Дюма. Но мало кто знает, что в Сердоболе гостил и профессор Яков Грот.

Яков Карлович Грот (1812-1893) -российский филолог, лингвист, с 1841 года — профессор Императорского Александровского (Гельсингфорсского) университета, автор ряда трудов по истории русской словесности, изучал историю шведской и финской литературы.

Профессор Грот побывал в Сердоболе дважды: в 1845 и 1846 годах. Он путешествовал по российским дорогам от Кексгольма через Сердоболь на запад Великого княжества Финляндского. По итогам своих странствий Яков Грот в 1847 году издал книгу: «Переезды по Финляндии от Ладожского озера до реки Торнео».

В своей книге Грот пишет: «Сердоболь, 26-го мая (1846 года). Дорога между Кексгольмом и Сердоболем гористая и, местами подходя к извилистым, скалистым заливам северного берега Ладожского озера, представляет красивые виды. По этой дороге замечательно огромное имение Кроноборг (фин. Kurkijoki), занимающее полтора кирхшпиля и принадлежащее роду графов Воронцовых. Хозяин станции того же имени, который содержит её уже лет 50 и знает по-русски, сказывал мне, что имение это ныне покупает граф Кушелев-Безбородко.

Сердоболь лежит на полуострове; с большой дороги ведёт к нему мост. Название города, по-фински Sortawala, объясняется различно. Забавно предание, будто на одной из окрестных скал когда-то найдена вырезанная монахами надпись: чорта валяй, которую финны произнесли по-своему: Сортавала. (Мимоходом стоит упомянуть, что в некоторых старинных актах, писанных на русском языке, говорится о Сордабольшем или Михальском погосте). Берег Ладожского озера против острова Коневца образует длинный, узкий залив, служащий пристанищем для плавающих туда и обратно. Этот залив (по-фински Sorttalaks русские называют Чёртовой Лахтой. (О происхождении этого названия есть предание, рассказанное Озерецковским на стр. 53-54. Lahti, по-фински, значит губа. Что касается до названия Sortta, Sordavala, то оно едва ли не происходит от финского причастия Sortava — разсекающий: действительно губа, о которой речь идёт, глубоко вдаётся в твёрдую землю. Такой же залив и при Сердоболе. — Окончание la (в Sordavala) означает понятие места.

Сердоболь основан, вероятно, вскоре после Столбовского мира и производил в 17-ом столетии значительную торговлю со Швецией. Во время войны с Карлом XII он был разрушен и после уже не достигал прежней степени важности. Однако же он и теперь составляет складочное место товаров для всей верхней Карелии и ведёт обширный торг с Петербургом, откуда привозится сюда особенно большое количество муки.

(За провоз чрез Ладожское озеро набавляется на куль по 50 копеек медью). Ярмарка, в старину бывавшая и на Валаамском острове, ныне проводится только в Сердоболе. (Это продолжалось до 1793 г. Описание Валаамской ярмарки, см. Озерецковский стр. 63). Жителей в этом городе считается на лицо не более 450 человек, хотя записано в нём до 700. (606 показано у Озерецковского, стр. 81). К приходу здешней Русской церкви принадлежит около восьми сот человек; большая часть этого числа состоит из финнов окрестных селений.

Так как Сердоболь лежит довольно близко к восточной границе Финляндии, то русский язык здесь более известен, нежели в Кексгольме; однако же, прислуга в обоих городах говорит почти исключительно по-карельски (это какая-то смесь русских слов с финскими). На квартире русского купца, где я приставал (столовался) в Кексгольме, был мальчик — финн, знавший и по-русски. Счёт, который он подал мне, стоило бы напечатать. В заглавии дана мне была совершенно новая фамилия, составленная из шведского названия чина моего: Г-ну Стасорену. Внизу страницы было особое заглавие: Тенчику. На это загадочное слово потребовал я объяснения, и узнал, что речь идёт о денщике, т.е. о моём кучере, о котором далее с особенною вежливостью сказано было: три расъ кушали.

Сердобольская станция отличается порядком и опрятностью. Eё содержит более 20 лет русский человек, теперь уже седой старичок. Остановившись в доме пастора, я, однако же, заходил и на станцию, где в прошлом году старик угощал меня тайменем, рыбой, привозимой сюда из Остроботнии, доставляемой и в Петербург. Теперь он стоял в халате перед лестницей и украшал её молодыми берёзками: это было накануне нашего Троицына дня (в Финляндии этот день тогда уже был отпразднован по новому стилю).

Время не позволило мне посетить Валаамский монастырь, славный древностью и живописным местоположением…»

Грот периодически как бы отсылает читателя к книге Озерецков-ского. Академик Николай Озерецковский побывал в Сердоболе в 1785 году, но он путешествовал по Ладожскому озеру на парусной сойме. В 1792 году в Санкт-Петербурге при Императорской Академии наук была издана книга с заголовком: «Путешествие по озёрам Ладожскому и Онежскому, Надворного советника, Императорской Академии наук академика, Императорского шляхетного Сухопутного кадетского корпуса профессора в российском слове, медицины доктора, Императорской Российской академии, С.П.Б. Вольного экономического общества и Бернского в Швейцарии члена, Николая Озерецковского». Но об Озерецковском в следующий раз…

А профессор Грот о гостеприимстве в Сердоболе пишет:

«Не могу оставить Сердоболя, не упомянув о гостеприимстве почтенного пробста Фабрициуса и г-на орднингсмана Нюгрена, у которых я нашёл удовольствие дельной и непринуждённой беседы посреди благовоспитанного семейства и многих образованных гостей. Г. Нюгрен уже в зрелых летах выучился русскому языку так, что свободно говорит на нём».

Далее дорога вела Якова Грота к Нейшлоту (ныне Савонлинна), но проходила через станцию Рускеала. Грот пишет:

«Нейшлот, 29-го мая.

В 30-ти верстах к северу от Сердоболя, посреди живописной местности, находится станция Рускеала, близ которой производится ломка мрамора и устроены пильные мельницы. Эта промышленность распространила здесь между финнами некоторое знание русского языка; но вместе с тем заметны тут неутешительные признаки испорченности нравов. Дорога, ведущая отсюда во внутренность края, к Нейшлоту и к Куопио, так мало посещается, что иногда более недели ни одного имени не вносится в станционный журнал. Появление порядочного экипажа составляет для крестьян достопамятное событие, и они со всех сторон сбегаются смотреть на это диво. Случалось, что когда я на станции несколько минут оставался в общей приёмной комнате, то изо всех дверей высовывались головы, которые с глупым любопытством наблюдали малейшие мои движения. Здешние дороги уступают в исправности многим другим, от того, что бывшие неурожайные годы требуют особенного попечения о земледелии, и дорожная повинность не может быть взыскаема со всею строгостью. Станции по большой части устроены не на самой столбовой дороге, а в стороне, и иногда довольно далеко. Они вообще очень тесны и не представляют никаких удобств. За то и крестьяне здешние так неизбалованны и бескорыстны, что обыкновенно не хотят брать с проезжего денег за ночлег и кое-какие съестные припасы. Земское начальство внушает им, между прочим, вежливость, и они до такой степени послушны, что беспрестанные поклоны их на большой дороге могут иногда быть даже в тягость проезжему.

Нейшлот (по-фински Sawonlinna, а по-шведски в старину Olofsborg), маленький городок, лежащий на двух островах, соединённых мостом».

Яков Грот встречался с Лённротом, собирателем и составителем карело-финского эпоса «Калевала». Грот узнал, что изначально Лённрот просто собрал сотни разных песен, а уже потом создал из них единое произведение «Калевала», он как бы создал единый литературный парк, распланированный и высаженный из сотен разных растений, корни которых уходят в народную поэзию. За многие годы у Лённро-та накопилось более 130 тысяч песен, в том числе, от карелов, вепсов и саамов. Сам Лённрот говорил, что материала накопилось столько, что можно было бы издать семь «Калевал» и все они были бы разные, совсем разные.

Грот отдавал должное правительству Российской империи. В начале XIX века в Финляндии начался подъём национального самосознания, связанный с выходом княжества из-под шведского владычества и присоединения к России в 1809 году. Обращение к истокам финской культуры и родному языку стали, судя по всему, главными для Элиаса Лённрота. Ведь до этого все финские литераторы писали на шведском языке.

Профессор Грот о докторе Лённроте, вспоминая городок Каяна, пишет:

«Каяна, 28-го июня.

Здешний пасторский дом довольно велик и, состоя из двух этажей, принадлежит к числу главных строений в городе; но он так уже стар, что не долго продержится без значительных починок. Нижний этаж, где живёт сам пастор с семейством, замечателен тем, что в одной из комнат его, в 1819-м году, провёл несколько часов Император Александр. Просторную залу верхнего этажа занимает доктор Ленрот…

Жалею, что скромность доктора Ленрота не позволяет мне говорить совершенно свободно о нём и о трудах его. Могу, однако же, сказать, что из всех приятностей моей поездки его общество было для меня всего дороже.

Он родился 9-го апреля 1802-го года; учился сперва в Абоской школе, потом в Боргоской гимназии, где, однако же, не успел окончить курса. Прожив после того несколько времени в Тавастусе, где он продолжал учиться, сколько ему позволяли обстоятельства, он в 1820-м году записан был в студенты Абоского университета, в 1827-м году приобрёл степень магистра, а в следующем, весною, уже предпринял первое своё странствие для собирания Финских народных песен (рун). Он ходил в Карелию, возвратился оттуда осенью и напечатал четыре книжечки песен под заглавием Кантела. Из последующих его трудов по тому же предмету важнейшим было издание открытой им Финской народной эпопеи, Калевалы, которая в последнее время начала обращать на себя внимание французов и немцев…

В 1832-м году Ленрот достиг степени доктора медицины, и с тех пор занимает должность провинциального лекаря в Каяне.

Верстах в трёх от города живут в маленьком геймате престарелые его родители.

Ведя трудолюбивую, но спокойную жизнь посреди сельской простоты, родители доктора Ленрота в глубокой старости сохраняют ещё полную свежесть сил и бодрость духа. Восьмидесятилетний отец ходит пешком в город и оттуда назад».

Необходимо добавить, что летом 1846 года профессору Гроту было всего 33 года. Яков Карлович Грот, в том числе, путешествовал по маршруту императора Александра, побывавшего в Сердоболе в 1819 году. Профессор в своей книге оставил интереснейшие воспоминания современников, видевших императора на карельской и финской земле. К примеру, Грот рассказал о путешествии Александра I от станции Ниссиля до города Каяна и обратно, не забывая ссылаться на воспоминания капитана Грипенберга. Грот пишет:

«Г. Грипенберг говорит: «Сильная буря, подвергшая нас опасности во время переправы чрез озеро, возбудила в князе Волконском сомнение на счёт опасности возвратного пути, и Eго Сиятельство изволил советоваться со мною, нельзя ли из Каяны возвратиться сухим путём. Я доложил Eго Сиятельству, что сие возможно, но сопряжено со многими затруднениями, поелику большую часть дороги надобно будет идти пешком, чрез топкие болота, а другую ехать верхом, по песчаным и каменистым буграм.

Судя по собранным мною сведениям о качестве и пространстве непроходимой дороги, которую Государь изволил проехать, можно, наверное, положить, что Eго Величество на возвратном пути из Каяны прошёл пешком без малого 50 вёрст, и проехал верхом около 211/4 версты».

В декабре 1852 года Яков Грот был избран в члены-корреспонденты Императорской Академии наук и в начале 1853 года переехал в Санкт-Петербург. Грот занял должность преподавателя словесности в Царскосельском лицее и, одновременно, был назначен преподавателем русской словесности, немецкого языка, истории и географии к Великим князьям Николаю и Александру Александровичам. В 1858 году Грот был утверждён академиком Императорской Академии наук. (Ученик Грота Великий князь Александр Александрович в 1881 году станет императором Александром III). Яков Грот автор ряда трудов по истории русской словесности; известен своими работами в области русской орфографии; работы Грота считаются первым теоретически обоснованным сводом правил русской орфографии.

***
фото: Яков Карлович Грот.;Титульный лист книги Грота.