«Гнев — кратковременное безумие…»

Гораций

Эта пятница для Юлии Семирядовой, экономиста небольшого, но вполне успешного предприятия по строительству коттеджей, стала поистине чёрной! Месяц назад проводили на заслуженный отдых зубра-финансиста Филину — пожилую, хотя вполне бодрую на вид начальницу экономического отдела. На вакантное место все прочили Юлию: ценили её острый ум, компетентность, опыт и умение ладить с людьми. Но, увы, дорогу перешла новенькая сотрудница, Жанна Мерцалова, недавно перебравшаяся из Санкт-Петербурга в их городок, не в меру расторопная, пронырливая и смазливая девица двадцати с «хвостиком» лет. Когда шеф прочитал приказ о назначении Мерцаловой, сотрудники отдела, хотя удивлённо переглядывались между собой, тем не менее, вскоре кинулись поздравлять новоиспечённую начальницу, проявляя корпоративную солидарность. Ну, и Юлия, скроив кислую улыбку на своих губах, тоже поздравила её. И тихо удалилась вон — прочь от чужого триумфа!

На улице сентябрьский ветер срывал листья с деревьев, навевая тоску и уныние. Было холодно, мокро и зябко. После недавнего дождя асфальт блестел множеством луж. Юлии хотелось скорее прийти домой, броситься на диван и выплакать в подушку свою душевную маету: её снедало ущемлённое самолюбие.

Она забрала из детского сада шестилетнюю Сонечку. Мать и дочь шли пешком по городским улицам, почти безлюдным в этот непогожий день. Молодая женщина, краем уха слушая щебетанье дочери о свежих детсадовских новостях, была погружена в свои мрачные мысли и не замечала ничего вокруг. Очнулась лишь от изумленного возгласа Сонечки: «Мама, стой, ты же не перекрестилась!»

Юлия недоумённо вскинула голову: оказывается, в это время они проходили мимо старинной белокаменной церкви (семья Семирядовых периодически бывала здесь на богослужениях). Пара на минутку остановилась. Соня степенно перекрестилась, искоса поглядывая на мать, которая, как ей показалось, сегодня была какой-то рассеянной и грустной. Юлия, глядя на церковные маковки, с некоторым усилием произнесла: «Господи, спаси и помоги». И торопливо совершила крестное знамение. Натягивая перчатки, вдруг мысленно задала вопрос: «Боже Милостивый, ответь, неужели я не смогу стать руководителем отдела?» И, горько усмехнувшись, сама себе ответила: «Недостойна!» Они двинулись дальше, домой.

Путь пролегал через городской сквер, с широкой центральной площадкой и чашей фонтана, с лиственными аллеями, расходящимися от центра веерообразно. Жиденькие водяные струи едва фонтанировали в бетонной чаше. По обе стороны площадки разместились садовые скамейки. На входе в одну из аллей были установлены качели — металлическое сооружение с двумя прикреплёнными на цепях узкими сиденьями-дощечками. Доски слишком узкие и легковесные, впрочем, они довольно крепко были привинчены к основанию сидений. Цепи качались, и мокрые от дождя дощечки цеплялись друг за дружку, сплетаясь воедино.

— Покачай меня! Ты ведь давно обещала, — попросила Сонечка. — Ну, пожалуйста!

Юлии вовсе не хотелось мёрзнуть на ледяном ветру: сейчас ей впору было завыть волком — так тошно было на душе! Что-то невообразимое происходило с нею: её точно распирало от накатывающей волнами злости, подмывало рвать и метать. Да-да, именно так — рвать и метать!

«Eсли уж дала слово малышке -будь любезна сдержать его», — мысленно приказала самой себе она.

Семирядова сразу обратила внимание на деревянный колышек с острым, заточенным концом, торчащий из земли, он был вбит несколько поодаль, как раз напротив качелей. Несомненно, этот острый, как штык, колышек нёс угрозу для каждого ребёнка, который, например, пожелал бы спрыгнуть с качелей — такой прыжок, или того хуже, нечаянное падение сверху, в лучшем случае, серьёзно травмировало бы маленького прыгуна! Вероятно, колышек вбили торговцы, которые по воскресеньям и праздникам укрепляли здесь свои палатки, выставляя на прилавках сахарную вату, леденцы-петушки, халву и прочие сладости и вкусности. Теперь, с наступлением холодов, они свернули торговлю, забыв убрать опасный колышек.

Юлия попыталась выдернуть острый предмет из грунта, но его точно замуровали — эту затею пришлось оставить.

Качели были высокие, под ними -ямка с дождевой водой. Семирядова, достав из сумочки целлофановый пакет, развернула и положила его на дощечку-сиденье, и, посадив Сонечку, сказала: «Доченька, держись крепче». Та, счастливо улыбаясь, кивнула и вцепилась рукавичками в цепи. Мать стала раскачивать качели, сильнее и сильнее. Делала она это, надо признать, механически, снова погрузившись в свои невеселые мысли.

«А я — вот дуреха! — вообразила себя в кресле начальницы, даже загодя план реорганизации отдела придумала. На всякие расчёты две недели ухлопала! Решила повысить в отделе эффективность труда, причём без сокращения штата. Ухохочешься! И вот, всё псу под хвост, — уныло думала она. Скроив кривую гримасу, даже попыталась подбодрить себя: — Ну-ну, не раскисай, старушка! Улыбнись! Вспомни надпись на кольце царя Соломона: «Всё пройдет. Пройдет и это». -Но почему-то ещё больше озлобилась, возвращаясь мыслями к сегодняшнему событию.

«Кто такая эта Мерцалова? Пустышка! Без году неделя на службе. Пусть она престижный университет закончила и прошла стажировку в крутой столичной корпорации, что с этого! Нет, пусть сначала делом докажет, на что она способна, а потом лезет в руководители! — Юлия чувствовала, что внутри раздувается пожар ненависти к этой, в общем-то, ни в чём не повинной девушке. — Да ведь она всю работу отдела запорет!»

Семирядова бессознательно, со всей силой стала раскачивать качели, непроизвольно вкладывая в свои действия всё свое недовольство, всё негодование, накопившееся на сердце. А дочка, сидя на них, наоборот, была очень довольная, она заливисто, как колокольчик, смеялась: «Мамочка, давай ещё сильнее качай, ещё, ещё!»

Дочкина хрупкая фигурка в пальтишке взметнулась высоко в серое небо. Девочка была в восторге от полёта на качелях — никогда так высоко не взлетала и не падала стремглав к земле она. Вверх — вниз! Вниз — вверх! Не прекращаясь, звенел детский веселый заливистый смех. И, конечно, Сонечка не замечала, что у её мамочки, стоящей рядом, всегда такой доброй и ласковой, сейчас лицо перекошенное и красное от гнева, а в глазах сверкают молнии!

«Я эту Жанну раздавлю, как подлую гадину — своим интеллектом, своим умом. Я еще покажу себя! -клокотала от ярости Юлия, и губы её кривились в злобной усмешке. — Шеф узнает, как он промахнулся, когда из-за неё, подлой змеи, убытки грянут. А это так и будет!»

Вот опять качели взмыли вверх. Последний рывок качельных цепей, совершённый рукою ослеплённой гневом женщины, вероятно, был слишком силён и резок: случилось то, что можно было ожидать вскоре: на самой высоте детская фигурка сорвалась со скользкой дощечки и очутилась в воздухе!

Юлия закричала диким голосом: «Не-е-ет!» Будто пелена вдруг спала с ее глаз, она пришла в себя — точно очнулась от морока. Этот её душераздирающий вопль рванулся ввысь, пролетел по пустынному скверу: вспугнутая стая ворон сорвалась с верхушек деревьев и полетела прочь, а слетевшие разноцветные листья, кружась в воздухе, тихо стали падать на газон.

Время словно растянулось, точнее — вовсе остановилось. На какие-то мгновенья. В застывшем воздухе была Сонечка, а Юлия — так, по крайней мере, ей показалось — была свергнута в ад. В этот свой крик она вложила всё свое материнское отчаяние и. нахлынувшее чувство раскаяния — от того, что позволила войти в свою душу тёмной сатанинской силе, которая вмиг заполонила всё её существо и теперь управляла ею, как игрушкой. Сразу поняла, что истинный источник её необузданного гнева — злобный дьявол! Осознала, что она, явно безумствуя, уже ничего не соображала, срывая свою злость на невинной малышке. Eё дочь теперь в опасности: она может покалечиться или даже -страшно подумать! — погибнуть, упав с такой высоты на треклятый острый, как штык, колышек! Только Он, Всевышний и Всемилостивый, мог спасти дочку.

Все эти мысли вихрем пронеслись в Юлином уме.

В это самое мгновенье точно незримые руки подхватили Сонечку в воздухе и. бережно поставили на землю. («Боже, это Ангел-хранитель уберёг её», — мелькнуло в голове женщины). Девочка стояла — живёхонькая, не искалеченная, даже не успевшая испугаться, и носки её ботиночек. едва не упирались в колышек!

Мать успела перехватить качели, остановив их бег, и сейчас же подскочила к дочери. Упав на колени и не веря своим глазам, она ощупывала и гладила её, и слезы текли по щекам. «Мама, ты плачешь? — удивилась Соня. — Но отчего же?» — «От счастья, — сказала она, улыбаясь и вытирая мокрое лицо.

— Я теперь в раю».

Она точно знала, что Бог простил ей, Юлии, смертный грех — крайнюю злобу и гневливость. За мгновенное раскаяние даровано было прощение. Она была просто на седьмом небе от счастья. Милостью Божией ушёл угарный чад из души её, и ей хотелось всех и вся любить! Оглядываясь по сторонам со счастливой улыбкой, точно её только что выпустили откуда-то из заточения, она, не удержавшись, воскликнула: «Как прекрасен мир!» Что замечательно, внезапно и погода переменилась: рассеялись тучи на небе, и забрезжило солнышко.

Мать и дочь отправились домой. На душе у Семирядовой было удивительно мирно и спокойно. Пребывая в каком-то особом, умилительно-добродушном состоянии, Юлия думала о том, что в это воскресенье они — непременно всей семьей -придут в церковь на службу, исповедуются и причастятся. Eще подумалось, что очень повезло работать в таком замечательном сплочённом коллективе! Безусловно, шеф явно не ошибся, назначив именно Жанну начальником отдела: она очень толковая, талантливая, целеустремлённая девушка. Eсли та будет нуждаться в квалифицированном совете, то она, Юлия, первой откликнется, придет на помощь…

Спустя несколько дней все на предприятии были сражены новостью: вместо Мерцаловой, которая, как выяснилось, срочно возвращалась в Санкт-Петербург — у её матери обнаружилось серьёзное заболевание — руководителем экономического отдела назначили Семирядову.

***
фото: