О Великой Отечественной войне сказано и написано так много и так мало. Уходят ветераны, труженики тыла и дети войны. И вот уже внуки и правнуки, пропустив через себя воспоминания-исповеди, рассказывают о своих близких нам.

Сегодня мы публикуем эссе Алеси Александровны Блужиной. Эта работа стала победителем республиканского конкурса исследовательских и творческих работ «Служение Отечеству. Служение Карелии: события и имена».

— Мы, дети XXI века, не видели войны и мало о ней знаем. Многие ветераны уже ушли от нас, но для того, чтобы не повторились ужасы той далёкой войны, мы всегда должны помнить о людях, которые ковали победу на передовой, о трудностях, выпавших на долю тех, кто трудился в тылу. Да даже тех, кто просто ждал, долго ждал… и не дождался…

В детстве, когда я читала книги о войне, я и не думала, что она затронула мою семью. Но это оказалось не так.

Мои предки жили в Карелии, в маленьком городке Пудоже. До войны прабабушка Александра работала секретарём в народном суде, а прадед Михаил был военным. После свадьбы молодая семья уехала по месту службы Михаила. Через год дочка Римма родилась. К началу лета 1941 года девочке было чуть больше полугода. И всё у них было замечательно: молодые, счастливые, вся жизнь впереди.

И вдруг! Ужас! Бомбёжки! Страх. Это война!

Через некоторое время молодую семью (жену и дочь) было разрешено эвакуировать. Как вспоминала прабабушка, это было страшно. Эшелоны шли в тыл переполненные, людям негде было даже сидеть, поезда подолгу стояли на перегонах. Михаил торопился — нужно было успеть отвезти жену и дочь в далёкую Карелию и вернуться на фронт.

В поезде было жарко, душно, не было воды. Маленькой Римме нужны были пелёнки, но стирать их было совершенно негде. Тогда мой прадед стал на коротких остановках набирать воду и стирать пеленки. Сушить оказалось тоже проблематично. И Михаил придумал, как это сделать. Он стал оборачивать пелёнки вокруг своего голого тела и так ходил по вагону до тех пор, пока те не высыхали. От страха у Александры пропало молоко, Римму решили кормить коровьим. Однако разогревать уже кипячёное (купленное на станциях) также было не на чем, а ребёнок хотел есть.

Опять на помощь пришла смекалка — прадедушка стал греть бутылки с молоком подмышками. Так и добрались до Карелии, до города Олонец. Здесь и попрощались. Михаил оставил Александру с дочерью, в надежде, что она сможет добраться до родного Пудожа, а сам отправился на фронт. Eго уже поджимало время, отпущенное на эвакуацию семьи.

Почувствовала ли тогда моя прабабушка, что больше никогда не увидит своего любимого? Могла ли она предполагать, что жизнь его оборвётся в одном из боёв под Курском уже через год?

А пока. Нужно было временно устраивать жизнь на новом месте — в оккупированном финскими войсками городе. Ох, и трудно пришлось! Александра совершенно не знала карельского языка. На оккупированной территории Олонецкого района были организованы концлагеря для военнопленных и гражданских лиц не финно-угорских национальностей. Молодая женщина очень боялась, что её выдаст русская речь. Первое время помогала хозяйка, у которой Александра с дочерью поселилась. К счастью, маленькая Римма, играя с детьми хозяйки, быстро выучилась говорить по-карельски. Шура (так ласково называл Александру Михаил) стала брать дочку в магазин. Она усаживала девочку на прилавок (заранее, ещё дома, заучив с той, что нужно купить), и Римма бойко называла по-карельски продавцу, всё, что требовалось. Шура только кивала головой — делала вид, что немая.

На войне, как на войне -еды, конечно, не хватало, голодала вся страна. В хлеб добавляли траву, кору. Недаром появилась поговорка: «Карел кору ел». Бабушка Римма часто вспоминала, что ели очистки от картошки. Собирали корешки, ели даже осоку. Ближе к лету, Александра с Риммой решила пробираться на родину — в Пудож. Там жили родственники, а вместе выживать было легче.

От постоянного недоедания, скитаний, холода маленькая Римма стала плохо видеть, хуже ходить, а однажды и вовсе не смогла встать на ноги. После окончания войны мою бабушку начали активно лечить, и она снова смогла ходить, к тому моменту ей уже было пять лет. Позднее и зрение вернулось, правда, всего лишь на один глаз. Бабуля частенько вспоминала как её мать, Шура, вынуждена была в конце войны вновь выйти замуж за белоруса Степана, так как не могла поднимать дочь одна. Женщина тяжело переживала гибель любимого Михаила, часто плакала по ночам в подушку, но объясняла дочке, что жить с другим мужчиной им будет легче: он многое умел. Был, что называется, на все руки мастер. Да и Римму любил как родную дочь.

Чтобы вылечить девочку, новая семья поехала в Калининградскую область, в город Черняховск. Девочке требовался особый климат.

Лишения и тяготы войны подорвали и без того хрупкое здоровье Шуры, и вскоре она умерла. Недолго прожил и Степан — боевые ранения не позволили мужчине жить долго. Вот так Римма оказалась одна в незнакомом городе, без средств к существованию. До тех пор, пока её не нашли органы опеки и не определили в интернат, девочка жила одна. Она сама научилась топить печь, готовить, стирать. Вот только спать ложиться боялась — долго сидела на крыльце, пока не начинали слипаться глаза. Уговаривала сама себя, что нужно войти в дом. Когда закончились дрова, и не на чем стало готовить пищу, просто ела сухие макароны и запивала их водой…

У этой истории счастливый конец: Римму отыскали бездетные родственники и взяли к себе. Так у моей бабушки началась новая, счастливая, жизнь. Как она сама говорила:

«Началось детство».

Это всего лишь один эпизод из сотен тысяч. Никто точно не знает, сколько детей погибло в послевоенное время от голода, оставшись без родителей. Скольких из них можно было спасти? Сколько поломанных судеб? Сколько ещё неизвестных «детских историй»? Не зря говорят: «У войны недетское лицо».

Война — самое страшное время, когда дети становятся сиротами, жёны — вдовами. Когда погибают невинные люди.

Я бы очень хотела, чтобы наша земля никогда больше не знала войн с их ужасами. Ведь для того в войну и воевали, чтобы потом в неё можно было только играть!

(публикация без изменений)

***
фото: